Это все… [СИ] - Татьяна Апраксина

мной. До аварии, сразу после аварии, я бы упал в обморок от счастья: здесь хотя бы тепло и теперь я по праву, по какой-то непонятной благой ошибке буду здесь, где тепло, и не тошнит круглые сутки от фона станции и поля пояса. Но я был из госпиталя — согревшийся, отоспавшийся, отъевшийся. С торчащими костями и высохшей до состояния чешуи кожей, но уже достаточно обнаглевший, чтобы бурлить желанием сказать руководству прямо в лица, что они убийцы, пожиратели разумных и нет таких слов, чтобы описать их точно. Что их именами будут браниться только самые закоренелые негодяи. И так далее. Что лучше я замерзну или сдохну под землей — я уже, можно сказать, сдох: когда нас откопали, мы были совершенно готовы к тому, что мы останемся здесь навсегда, а разбор завалов признают нерентабельным, такое бывало, — чем переступлю общий с ними порог. Я хотел… и почти даже собрался.

За всем этим я не заметил, как оказался перед стеной, а стена отошла в сторону. Внутри было совсем тепло, дышать оказалось приятно, мне сказали сесть и подождать — я сел. И заснул. Меня накормили в госпитале перед выездом, за злостью я совсем забыл об этом, иначе дал бы поправку на сонливость.

А так я проснулся от того, что старик сидел напротив и смотрел на меня. Даже не старик, а не знаю, как сказать. Не бывает столько, не живут, не ходят, не сидят, не улыбаются… у него зубов нет, отдельных, то есть, зубов, у него зубчатые костяные пластины там, как у первопредков. И глаза с двойным веком.

У него еще и перепонки были (и надеюсь, до сих пор есть), но возраст (очень большой) не имел к этому прямого отношения. Просто верхний этаж Медного Дома настороженно относился к манипуляциям с базовыми параметрами вида и позицию свою обозначал, в частности, собственным фенотипом. Настолько приближенным к старому, насколько позволял закон об Обновлении. Как оказалось после Сдвига, они были правы — а до того их считали консерваторами, готовыми скорее вымереть, чем измениться. Некоторые Дома отнеслись к возможности заимствовать преимущества у иных рас с большим энтузиазмом.

Но этого я тогда не знал и сначала решил, что старик мне снится. Тем более, что и говорил он что-то из области сна.

— … довольно коротко знаком с вашей бабушкой, ваша достопочтенная матушка сочла этот случай достаточной причиной, чтобы вспомнить о моем существовании и напомнить мне о своем. Я согласился с ней. Теперь вы будете работать у меня и более не причините ей беспокойства.

С собственным сном я пререкаться не хотел. Поэтому просто почтительно вскинул голову и молчал, разглядывая стенку за его спиной — как если бы встретился с настоящим стариком с верхушки Дома. А он продолжил:

— Поэтому сядьте… или как вам удобно — и напишите ей письмо.

— Как? — спросил я, удивленно хлопая глазами. «Как вам удобно» я еще понял, они чаще работали стоя, чем сидя. Написать? Записать на кристалл — или…

— При помощи рук и письменных принадлежностей, — почти не меняя тона сказал старик. Зазор между «почти» и «не меняя» был очень ощутим. — Права на личные переговоры у вас нет и не будет, но я могу передать рукописный лист со своими грузами.

Шифровальщик и связист без права на переговоры, надо же.

Впрочем, этому я не удивился. Вряд ли они хотят, чтобы дома узнали, как здесь идет формовка и сколько она стоит. Я же говорил, плохим я был диссидентом, мне и сейчас требуется три-четыре круга, чтобы осознать очередную рыбу во всей ее многожаберной полноте. Тогда… Но я достаточно проснулся, чтобы понимать — родители совершили чудо и этим чудом я разбрасываться не имею права. Тем более, что их благополучие, кажется, теперь зависит от моего «хорошего поведения». Так думал я-сын-и-добрый-мальчик. А тот я, что родился в зале суда, уже шептал второму: здесь можно многое узнать, здесь можно во многом разобраться и, если уж рисковать, то ради возможности убить одним взрывом всю нынешнюю систему.

Так я думал тогда… был почти прав.

Анье Тэада, гостья

Я слушаю. Я смотрю.

Скупые жесты, обнажающие суть говорящего: эти руки избегают привычных жестов, потому что сроднились со сложными архаичными системами управления, где каждое движение — информация. Ровный, округлый и тяжелый набор интонаций, камешков-окатышей, вылизанных эпохами подо льдом. Это опыт, рабочий и личный. Точность тона, взвешенность жеста.

Рассказ его, непривычно бедный на образы, сухой и формальный, все равно жжется внутри. Ирония, которой он переполнен, шуршит и скрежещет, словно кто-то скребет камнем по металлу. Она не столько слышна, сколько ощущается внутри, словно глотаешь горстями песок здешних оранжевых пустынь.

Безумие повествования… я напоминаю себе, что здесь, на осколках Великого Круга, случалось даже и не такое.

Раэн Лаи, связист опорной базы Проекта

У «дырки», связывавшей нас с низом, было достаточно четкое расписание проходимости. Она относилась к пульсирующим, с рабочим периодом примерно в половину годового цикла. Поэтому первые транспортировки после очередного открытия всегда были очень напряженными. Все грузы, которые полгода ждали по ту сторону, нам отправляли сразу после нескольких пробных прогонов — чтобы освободить транспорты и продолжить поставки.

Еще в первый свой аврал я узнал, что внизу считают вполне допустимым в качестве второй-третьей пробы отправлять автономные транспорты с «живой массой», а только потом уже ценные грузы. В этот же аврал мы так не досчитались очередной партии живой силы. Конечно, случился скандал, но по моим меркам — совершенно недостаточный для события. Для руководства Проекта это почти ничего не значило.

А вот шум, который поднялся, когда выяснилось, что очередной отправкой к нам прибывает не восемь, а сорок одна с половиной тысяча только на первом корабле…

Еще в коридоре я услышал громкий голос нашей формовщицы-дартэ:

— Да отправьте их обратно! Так и скажите — я еще этих не доела!

Странно сказать, но от этих шуток по-настоящему дергались. Может быть, от того, что как-то очень легко вспоминалось, что дарт'анг в основе — хищники, степные, загонные, жившие семейными группами, небольшими, и, соответственно, не имевшие никаких запретов на поедание разумных. Что и проявилось во всей красе, когда их ареал встретился с нашим ареалом — исходно обитателей мелководья, всеядных, живущих распределенными кланами… мы их так боялись, что чуть не истребили, получив такую возможность. Когда встретились второй раз, истреблять не стали, даже во время Обновления включили в наши базовые характеристики все то, что сочли полезным. Многое включили. Но бояться,